Сегодня, в воскресенье, 21 января, в 19:00 гостем арт-кафе «Вишнёвый сад» станет АЛЕКСАНДР АРХАНГЕЛЬСКИЙ. Главная тема беседы - "Русская классика - радость, опасность и миф".
Александр Архангельский - публицист, литературовед, писатель, автор и ведущий программы "Тем временем" на телеканале "Культура", лауреат премии "ТЭФИ". Классические произведения безусловно являются культурным национальным достоянием, но так ли безопасен их абсолютный авторитет? На своей лекции Александр Архангельский, выпустивший недавно книгу "Герои классики", поговорит со слушателями о преимуществах и опасностях особого статуса классики в русской культуре, образовании и национальной мифологии.
Напомню, что в мае прошлого года Архангельский уже был в «Вишнёвом саду». Его лекция «Чего может и чего не может культура» вызвала живейший интерес. Возвращаю долг читателю «Копейки» и публикую самые интересные фрагменты диалога со зрителями и моего интервью с известным культурологом.
- Прежде всего договоримся о самом главном термине. Что такое культура?
Есть замечательный ресурс, который я всем рекомендую – «Национальный корпус русского языка». Это мировой проект, в котором лингвисты собирают все существующие в доступе тексты, потихонечку загоняют их на сайты, что позволяет рассуждать о существовании слов, словоформ не вообще, а конкретно - в определённое время и в определённом месте, а дальше уже интерпретировать, чтобы эта интерпретация не обгоняла наблюдения.
На этом ресурсе есть схема, показывающая, как слово «культура» использовалось с 1800 года до дня сегодняшнего. Само значение этого слова менялось. Пушкин название телеканала «Культура» не понял бы, потому что решил бы, что это «Сельский час». Совершенно очевидно, что в Европе только в самом конце 18 века появляется понятие «культура», которое похоже примерно на то, что мы имеем в виду. А в России до пушкинской смерти словари современное значение слова «культура» вообще не фиксируют. Культура – это отбор зерна в сельском хозяйстве, и со времён Рима до середины 19 века ничего не меняется.
Также получилось со словом «интеллигенция». Впервые оно появляется у Василия Андреевича Жуковского в дневниках в 1836 году не в средневеково-схоластическом значении, а примерно в нынешнем. К Жуковскому это слово попало от Бальзака, к которому попало от поляков…
Начиная с 2000 года употребляемость слова «культура» резко пошла вверх. При этом надо сделать поправку на количество текстов, которые можно загонять на сайты.
Итак, как мы в настоящем разговоре будем понимать слово «культура»? Это вся сеть институтов, которые ответственны за производство образов и смыслов. В данном случае мы не делаем разделения на хорошую и плохую культуру. Искусство является ядром культуры, но не охватывает это понятие целиком.
- Является ли телевидение культурой?
- Из того определения, которое я привёл, следует, что является. Оно может быть не очень хорошим, и даже плохим, но несомненно образы и смыслы оно производит и транслирует. Недавно ушедший от нас главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей говорил о телевидении, как о фабрике по производству отрицательных смыслов.
- Хорошо ли у нас обстоит дело с культурой и что из этого следует?
- Я буду опираться на исследование, которое мы сделали с очень хорошим философом Виталием Куренным. Здоровая культура сочетает в себе две сложно сочетающиеся вещи. Это высокие символические образцы и жизнеспособные культурные практики.
Что такое высокие символические образцы? Если мы посмотрим на высокую русскую культуру, то с символическими образцами полный беспримесный порядок, идеал, лучше не бывает. Русская культура – универсальная. «Троица» Рублёва и «Чёрный квадрат» Малевича означают, что и великая иконопись и великий авангард в равной степени русские явления. Возьмём большую прозу. От Льва Толстого до наших дней мы можем привести примеры любой великой прозы – реалистической, антиреалистической, авангардной, рассыпающейся. То же самое в поэзии и музыке.
Но когда мы подходим к тому, что называется реальными культурными практиками, то тут дела обстоят не очень хорошо. Возьмём, к примеру, культуру городского праздника. Везде – в столицах и в маленьких городах – нарушается главное условие живого городского праздника: в городском празднике – все участники. Есть те, кто участвует в центре, есть те, кто участвует подальше, но не должно быть деления на зрителя и исполнителя. Вы сами знаете, что на таких праздниках происходит. Это всегда ряженные, вокруг которых хлопающие зрители. И это только один пример.
Ещё один пример – культура локальных сообществ. У нас почти нет кластеров, где молодёжь может реализовывать свои культурные проекты – не великие для Каннского фестиваля, а такие, в которых каждый может принять участие. Единственный культурный институт, который работает с советских времён – театральные кружки в школе.
- Почему так получилось?
- История русского 20 века сложилась так, что мы прошли через двойной негативный отбор. Сперва революция, столетие которой мы то ли празднуем, то ли отмечаем. Она смела действительно омертвевшие культурные практики. Если всё было хорошо, то революции не было бы. Но вместе с ними она смела и всё жизнеспособное – культуру соседа, культуру местной жизни. Для дворянства это был бал, для крестьянства – посиделки. Это была не культура в смысле общения с высоким, а культура в смысле созидания живого – того, где я участник, находящийся постоянно внутри процесса.
Потом в советский период какая-то почва начинает нарастать. Опять накапливается как мёртвое, так и нечто живое. Но потом случается вторая революция, которая со всем мёртвым сносит и то, что наросло. В итоге получился двойной негативный отбор. Наросший слой сметён – осталась культура подворотни, которая нам всем понятна и даже для некоторых политических лидеров оказалась руководством к действию. Мы точно знаем, что пацанская культура жива. Что касается культуры жизнеподъёмной, её нет. Культурной политики, которая бы втягивала огромное количество людей в производство современности, того, ради чего мы живём и действуем, тоже нет. И эти ножницы расходятся всё дальше.
- Какой видит себя Россия в зеркале собственной культуры?
- Для анализа того, что мы сами про себя думаем, лучше брать что-нибудь массовое. Шоу строится по таким законам, что ничего тонкого, интеллигентского, лишнего там просто не может быть. Давайте вспомним открытие зимней олимпиады 2014 года. Его смотрел не один миллиард человек, среди которых были вовлечённые наблюдатели, поэтому туда были зашиты вещи достаточно тонкие. Например, мы попадаем с петровского корабля на бал Наташи Ростовой. Никакого Грибоедова там быть не может, но фраза «как с корабля на бал» должна читаться утончённым зрителем.
Второе ограничение – на олимпиадах нельзя рассказывать про историю своей страны, как историю войн и революций. Полководцы в массе своей вылетают, очень немногие цари могут туда втиснуться. Когда нужно рассказать о себе миру, причём не профессуре, а болельщикам, то приходится начинать с русской храмовой архитектуры. Петербург – военная столица, и его суть протаскивают через бодрые марши. Затем супрематизм.
Про революцию рассказывают через «Чёрный квадрат». Бедные постановщики: им хочется через войны и победы, а надо через учёных и деятелей искусства. Приходится выкручиваться и кое-как выкручиваемся.
- Каким вам видится будущее нашего Отечества?
- Хотим мы того или нет, нам всё равно придётся заниматься модернизацией. Слово это страшное, дискредитированное. Ни одна страна не занимается модернизацией, пока спина не упирается в стену, то есть пока есть куда отступать. Ведь модернизация – это всегда очень больно. Пока у нас нет позади стены, но скоро мы в неё упрёмся.
Теперь перейдём с языка искусствоведческого на язык экономический. Сразу оговорюсь, что экономика – это во многом гуманитарная наука. Это до неё долго доходило, она долго сопротивлялась, но в последние 15 лет сопротивление заканчивается. Экономисты с большой буквы пишут про социокультурный процесс, а не про управленческие решения. Про то, что люди принимают, что отвергают. Декан экономического факультета МГУ Александр Аузан подтягивает к себе философов, искусствоведов, и там огромный пласт занимают гуманитарные специальности, потому что через картину мира экономика объясняет саму себя.
Некоторое время назад Александр Аузан собрал группу, в которую вошёл другой экономист Виталий Найшуль, который придумал понтие «ваучер», режиссёр Павел Лунгин, умеющий всех разговорить, и я. Мы исследовали послевоенную модернизацию, в которую пытались войти 50 стран. Что такое модернизация с экономической точки зрения? Это такая кривая развития, которая позволяет постоянно вкладывать в само развитие. Не только в воспроизводство того, что есть, а в человека, в среду и т. п. Из 50 стран этот путь по общему согласию прошли пять. Даже если вы не знаете, вы эти страны назовёте интуитивно: Южная Корея, Сингапур, Япония, Гон Конг и Тайвань. Ни одна из этих стран не потеряла национального лица в процессе модернизации. Во всех них традиционность была очень высокой и с культурой высоких человеческих образцов всё было неплохо. Они изменились, но не потеряли себя.
- Возникает вопрос: нужна ли демократия для модернизации?
- Из пяти стран четыре стали демократическими. Одна нет – Сингапур. В начале пути ни одна из них не была демократической. Однако выяснилась интересная зкономерность про которую мы часто не задумываемся. Сингапур демократическим не стал, но поскольку Ли Куан Ю был мудрым авторитарием, он придумал очень важную вещь: если ты не хочешь допускать демократию, но хочешь, чтобы экономика развивалась, то должен чем-то пожертвовать. И он в одном пункте решил пожертвовать суверенитетом. Он взял взаймы главный институт развития – суд. Демократия обеспечивает независимость нескольких институтов, в частности, суда. Нет ни одной группы, которая может управлять судом по своему усмотрению, потому что сменяемость власти ведёт к независимости суда. Ли Куан Ю сделал Лондонский королевский суд высшим арбитражным судом своей страны. Сейчас по этому пути намеревается идти Казахстан.
Все названные пять стран работали не столько с управленческими решениями, сколько с картинами мира. Что делалось в Южной Корее? Там очень живая традиционалистская культура. Есть вещи, которые способствуют модернизации, а есть вещи, которые с ней совершенно несовместимы. Например, младший не может сделать замечание старшему. Представьте себе самолёт. В кабине – пилоты. Старший пилот совершает ошибку, а младший не может сделать ему замечание. Корейцы поняли, что при переходе с одного языка на другой культурные стереотипы перестают обладать магической силой. Если на корейском языке нельзя делать замечание, то на английском можно. Поэтому в корейских авиакомпаниях во время полёта было разрешено общаться только по-английски. Почти все руководители в государстве, начиная с определённого уровня, должны были получить какое-нибудь образование в области культуры.
- А есть показательные отрицательные примеры?
- Приведу два. Одна страна начала модернизацию ещё в довоенную пору и до сих пор её не прошла. Это Турция. Турция вступила на путь модернизации одновременно с европейским странами. Ататюрк был её жёстким модернизатором. Путь не пройден. Другой пример – Аргентина, которая после войны вступала на этот же путь и имела шансы гораздо выше всех перечисленных. Она имела высочайшую европейскую культуру за счёт мощной миграции из Европы. Там есть высокие символические образцы – Борхес, Национальная библиотека. Но там элиты в какой-то момент сами себе сказали: «Нет, у нас есть незыблемые ценности, мы их менять не будем. У нас всегда государство выше человека, а коллектив выше, чем личность. Мы не хотим меняться». Один латиноамериканский писатель книгу про тамошние элиты так и назвал – «Творцы нищеты».
Там, где работали с картиной мира, что-то получилось. Там где сказали, что картина мира нас устраивает, ничего не хотим менять, модернизация не состоялась.
- Так что же может культура?
- 2008-й год. Глубокий экономический кризис. Саркози принимает решение увеличить бюджет министерства культуры на 40 %. Он сумасшедший или где? Конечно, культура переменить мир не может, но она может обустраивать мир вокруг себя. Если говорить об экономике, то она создаёт культурную индустрию, в которую вовлекается большое число людей. Она снимает напряжение. Как говорит упомянутый Аузан, есть три института, которые социализируют человека с наибольшей эффективностью: университет, тюрьма и армия. Если не хотите вкладывать в университеты, значит, будете вкладывать в тюрьмы.
На те вызовы, с которыми мы сталкиваемся, есть три ответа. Первый. Будем медленно меняться, раскрывая в традиции то, что в ней живо и современно. Другой. Будем ломать традицию о колено в надежде, что быстро проскочим. И третье – ничего менять не будем.
В 1990-е годы и отчасти в нулевые в России была непоследовательная модернизация, закончившаяся системной авторизацией. И это была не высокая архаика, а жест отчаяния.
- Что бы вы предложили тем, кто находится у культурного руля страны?
- Я бы предложил отказаться от идеи, которая витает в Министерстве культуры о том, что существуют правильные интерпретации, что министерство должно поддерживать правильные ценности. Культура делится на живую и мёртвую, а не на правильную и неправильную. Живая культура часто неприятная, но она живая.
Сергей Шиляев
Добавить комментарий