23 июня 2013
Письмо пахло старыми терпкими духами, а сопровождавшая его фотография имела ярко выраженные «непосадские» следы. И надо всем витал дух так называемого «серебряного века». Если точнее – модерна. Если ещё более точно – лета 1916 года.
Милая Элли!
Как и обещала, пишу тебе из Сергиевского Посада, в котором я, кажется, застряла надолго. Если, конечно, не произойдет каких-то изменений, против которых мы бессильны.
У Вольдемара служебная квартира в большом новом доме. Таких домов в этом городе только два, их построил лаврский архитектор Латков. Но они совершенно не похожи на то, что он проектировал раньше. Это очаровательные майсонс, которые могут хорошо смотреться и в первопрестольной, где-нибудь на нашей Мясниицкой, например.
Вольдемар так и говорит, что всё так сделано ради меня, чтобы я не скучала. Но мне всё равно скучно. Он постоянно уезжает и… запирает меня. Глупый, думает, что я убегу? И я от скуки смотрю в окно. Ах, Элли, это как синематограф!
Смешные извозчики, мужики с телегами у постоялого двора. Или кавалеристы, которые занимаются джигитовкой на пустыре! О, это преуморительно, это – цирк Чинизелли! Я, конечно, при этом имею в виду каскадный жанр, туда бы ещё рыжую клоунессу! Мне даже жаль этих бородачей. Но ровно до той поры, пока они не идут строем и не поют… Это воистину ужас!
Разъясню. В городке стоит 29 стрелкой полк, его перевели сюда из Царского Села. Но точнее было бы сказать – из села Царское! Шучу, Элли. Строем ходить они совершенно не умеют, потому что почти все (за исключением местных вольноопределяющихся) резервисты из запаса. Все их опусы обычно сопровождаются двумя припевами:
«Чубарики-чубчик, калина!
Чубарики-чубчик, малина!»
Или:
«Чумба-чумба-чумба,
Мадрид и Лиссабон!»
Интересно, Элли, они представляют, что Мадрид и Лиссабон – это города, а не что-то вроде «чубарики-чубчик»?
Ты спрашивала, как дела у Сани? Увы, он совершенно запутался в своих амурах с той пейзанкой, о которой я тебе говорила, и не нашёл ничего лучшего, как пойти добровольцем на фронт. Сейчас щеголяет в почти офицерской форме!
Я очень беспокоюсь: друзья Вольдемара, приезжающие с фронта, рассказывают, что германцы в первую очередь ведут прицельный огонь по обладателям светлых шинелей – офицерам и вольноопределяющимся. А при щегольстве Сани это очень опасно!
Впрочем, я очень его понимаю! Этот снимок, который я тебе, милая Элли, посылаю – этому свидетельство, я сделала его в местном фотосалоне господина Платонова. На его работах как на самоваре – кругом медали!
Вчера, Элли, опять получился эксцесс. Я по моей новой привычке, о которой тебе уже написала, лежала на подоконнике и считала (фу, как стыдно) плешивых прохожих… И тут вошел Вольдемар. Он обычно всегда в таких случаях возмущенно говорил мне: «Ну что ты там особенного увидела! Ну-ка убери свою гаубицу!» А вчера… вчера…
Он молча ударил меня ножнами сабли. Очень больно. Я не знала – это резкая шутка или серьезно… Ведь он, как рассказывают, при внешне ровном, даже немного мягком характере, страшен в минуты гнева, когда он теряет рассудок!
И, Элли, я ловлю себя на мысли, что хочу, хочу ощутить этот гнев, это дремучее, несущее на себе груз столетий безумие! Помнишь, у Проспера Мериме новеллу «Локис»?
И с этими безумными мыслями в моей пустенькой головке оставляю тебя!
Твоя Женни.
Письмо читал Алекс Рдултовский
Добавить комментарий