В этом году исполнилось 110 лет арендному дому Лавры, также известному как Четвёртый дом Советов. Здание, построенное в 1910- 1914 годах, стоит в центре Сергиева Посада возле Белого пруда. Ему присвоен статус объекта культурного наследия федерального значения. В архиве «Краеведческого вестника» нашлись очень интересные воспоминания Валерии Михайловны Долгих об этом доме и его жителях в 1930-х годах. Мы хотим предложить их вашему вниманию.
В Сергиевом Посаде, бывшем Загорске, на проспекте Красной Армии стоит дом № 139. В нём я прожила 26 лет, до переезда в 1956 году в Москву.
Его называли Четвёртым домом Советов. Среди окружавших его одно- и двухэтажных построек он казался большим белоснежным кораблём. Наверное, такие коммунальные дома должны были играть определённую роль в формировании сознания и быта нового социалистического общества.
Дом принадлежал ЖАКТу (Жилищно-арендное кооперативное товарищество. — Ред.). Всеми его делами занималось правление, выбранное жильцами на общем собрании. Оно работало на общественных началах, т. е. без каких-либо материальных поощрений. В то время это было нормой. Отказываться от общественной нагрузки, какой бы она ни была, было нельзя. Она говорила об авторитете человека и доверии к нему. Председателем правления была моя мама, Ангелина Николаевна Долгих.
Социальный состав жильцов дома был очень разнообразным. Представители ранее привилегированных сословий (дворяне, духовенство, купцы), занимавшие когда-то квартиры полностью, были «уплотнены» и теперь проживали бок о бок с крестьянами, рабочими, учителями, врачами, советскими и партийными работниками. Причём дом заселялся без учёта санитарных норм. В десятиметровой комнате мог проживать и один человек, и семья с двумя детьми.
Председателю правления ЖАКТа приходилось решать и финансовые, и хозяйственные, и бытовые, и юридические вопросы — например, в её ведении была паспортизация жильцов. У неё не было ни места, ни часов приёма посетителей, но стоило ей прийти домой, как тут же появлялись жильцы со своими бедами и делами. Никого не смущало, что в это время она, например, кормила меня, дошкольницу, и младшую сестрёнку ужином. А ведь она была ответственным работником (тогда не говорили руководящим), её никто не освобождал и от партийных поручений. Но главное — она была матерью и женой, и весь быт был на ней. О прислуге или няне для нас с сестрёнкой не могло быть и речи. Трудно представить, как она со всем справлялась.
Чаще всех к маме приходил Никанор Васильевич — единственный дворник и истопник нашего большого дома. Был он среднего роста, худощавый, с коротко стриженными, тронутыми сединой волосами. Он очень уважительно относился к маме и по всем вопросам обращался только к ней. Если ожидалось усиление мороза, а у него были свои приметы, он всегда докладывал, что увеличит расход дров для поддержания необходимой температуры в батареях отопления. А это значило, что ему придётся следить за котлами и ночью — котельная загружалась топливом вручную.
К отопительному сезону дрова завозили на лошадях и складывали в высокие длинные поленницы. Мы‚ ребята любили за них прятаться, а Никанор Васильевич ругался на нас и даже гонялся за нами с метлой. Догнать нас он не мог, потому что был хромым.
Он воевал в Первую империалистическую войну (так в СССР называли Первую мировую войну. — Ред.). Был ранен в ногу, и она не сгибалась в колене.
У него был очень большой объём работы, особенно зимой, когда надо было очищать от снега и льда тротуар, а также часть проезжей дороги. Милиция следила за этим строго. В его обязанности входила и уборка двора, где буквой «П» стояли под одной крышей кирпичные сараи с погребом. Каждый сарай принадлежал одной квартире. За сараями был пустырь, заросший травой. Его называли садом — наверное, он и был таковым, когда дом принадлежал Лавре.
Никанор Васильевич был настоящим хозяином и очень следил за чистотой и порядком. Он не стеснялся на повышенных тонах делать замечания любому взрослому, не говоря о нас, детях. И всё-таки мы его любили. Он был добрым и пускал нас зимой в топку греться. Она представляла собой большое подвальное помещение с тусклой лампочкой, мы вваливались туда всей гурьбой, вывалявшись в снегу, с озябшими руками и ногами, с мокрыми варежками и отогревались на тёплых кирпичах.
У Никанора Васильевича была хорошая семья: жена, взрослая дочь, зять и внук, который был нашим товарищем по играм. Потом жена умерла, и он очень тяжело переживал её смерть. Все в нашем доме были потрясены известием, что он бросился под поезд. Рассказывали, что за несколько дней до трагедии он пришёл в Жилкомхоз и просил доски для гроба, но ему отказали. Тогда он спросил, дадут ли лошадь до кладбища. У него спросили — а что, есть покойник? — и он ответил, что скоро будет. Лошадь ему обещали.
Кроме дворника в доме была уборщица, Кристина Капитоновна. Трудно представить, какой огромный объём работы ей, уже немолодой, приходилось выполнять. Она убиралась в трёх парадных подъездах и трёх так называемых «чёрных», выходящих во двор. К революционным праздникам мыла все общие высокие окна. Уборка в подъездах производилась каждый день.
Нельзя не сказать о такой форме общественного надзора, как санитарная комиссия, которую выбирали на общем собрании. Члены комиссии ходили по квартирам, как правило, без предупреждения, и проверяли санитарное состояние не только мест общего пользования, но и комнат жильцов. Были и другие «перегибы». Наверное, в какой-то мере это оправдывалось тем, что в то время вопросам санитарии и гигиены уделялось большое внимание.
Добавить комментарий