I. КРАСНОЗАВОДСК: ДЕТСТВО, ОТРОЧЕСТВО, ТЕХНИКУМ
В 2008 году исполнилось 70 лет со дня рождения Почетного гражданина Сергиево-Посадского района, председателя Совета старейшин города Сергиев Посад Валентина Николаевича Миронова. В канун юбилея в течение нескольких месяцев газета «ВПЕРЁД» публиковала записанные мной воспоминания Валентина Николаевича.
Его рассказы о времени и о себе, о хороших и разных людях, встречавшихся в подчас нелегкой, но интересной жизни, дополненные супругой Тамарой Александровной Мироновой, писались на диктофон и расшифровывались. Правка была минимальной.
Анатолий Северинов.
Итак: Загорский район, СССР, век XX.
Валентин Миронов
В СЕРДЦЕ МОЁМ НАВСЕГДА
«Так было прежде… и со мной».
Александр Пушкин
Мой отец, Миронов Николай Иванович, родился в 1913 году в деревне Григорово Богородского уезда. Это неподалеку от Язвиц, где жил его сверстник - поэт Виктор Боков. Мама родилась в 1915 году в деревне Игнатьево.
Родители, жившие в многодетных семьях, как и многие крестьяне 30-х годов отправились в поисках лучшей доли в город. На Краснозаводском заводе отец и мама встретились, когда отцу было 23 года, маме - 21, и вскоре поженились. Отец тогда уже закончил Ленинградское училище, у него было среднее техническое образование, у мамы - начальное.
Я родился 5 августа 1938 года в городе Краснозаводске Загорского района. Через год родилась сестра Нина. В Краснозаводске родилась и моя жена – Тамара. И в том же Краснозаводском роддоме появились на свет наши дети: Николай – в 1961-ом, Дмитрий – в 1964 году.
На фото: Валентин Миронов 1980-е годы.
ТРОИЦКИЙ СНАРЯЖАТЕЛЬНЫЙ
Краснозаводский Химический Завод отсчитывает свою историю с 15 июля 1915 года, когда неподалёку от города Сергиева был основан Троицкий Снаряжательный Завод. Первым директором завода до марта 1917 года был Владимир Рдултовский, будущий знаменитый конструктор артиллерийских боеприпасов, заслуженный деятель науки и техники СССР.
После Октябрьской революции Главное артиллерийское управление РККА включает Краснозаводский завод в «ударную группу заводов по снабжению Красной армии боеприпасами». В 1930-е годы деревянные мастерские с печным отоплением заменяются кирпичными и шлакоблочными с центральным отоплением, строятся детский сад и ясли, летний театр, стадион.
В то время жилые дома Краснозаводска были рассредоточены на значительной площади в трех поселках: Возрождение, Летний и Нижний. Мы жили в Нижнем. Сейчас после сооружения гидроаккумулирующей электростанции он находится под водой.
А рассредоточение и отдаленность жилых поселков от градообразующего предприятия было вызвано соображениями безопасности. Как никак завод производил взрывчатые вещества.
ДЕТСТВО
В сороковых годах детишек «образца 1937 – 1939 годов» было очень много. В своем Нижнем поселке я окончил начальную школу. А когда поступил в среднюю, то учился аж в пятом «К» классе! Тринадцать или четырнадцать только пятых классов было в Краснозаводске!
Последние предвоенные годы казались людям самыми счастливыми. Это не только заслуга пропаганды, но в самом деле жить стало лучше и веселей. Исчезла безработица, росло число рабочих мест, были отменены карточки, продукты хотя бы самые необходимые имелись в изобилии, люди стали лучше одеваться.
Мой отец, работавший в те годы мастером, потом начальником цеха, мог себе позволить в отпуск отдохнуть в Сочи.
Жизнь налаживалась, была уверенность в завтрашнем дне и, естественно, произошел всплеск рождаемости. А потом началась война…
СОРОКОВЫЕ РОКОВЫЕ
Мне было всего три года, когда немцы подходили к Москве, но до сих пор помню артиллерийскую канонаду. От сильных взрывов в доме всё дрожало и ходило ходуном. Немцы могли бомбить Краснозаводский завод боеприпасов, и меня решили отправить к бабушке. Бабушка по отцовской линии жила в Богородском.
Я помню, как мой дядька Алексей, 1924 года рождения, сел на велосипед и повез меня в Богородское. Там я и пережил несколько опасных месяцев.
Дядька, который отвозил меня в Богородское, погиб под Ленинградом.
У бабушки на столе под клеенкой долго хранился треугольник. «Пал смертью героя, захоронен…» И указано место.
Отец погиб в 1943 году.
Его призвали в 1942-ом, под Сталинградом он был ранен, оказался в медсанбате, а медсанбат разбомбили немцы.
Мысли об отце не оставляют меня на протяжении всей жизни. Но особенно тяжело я переживал безотцовщину в детские годы. Мальчишке, растущему без отца, очень не хватает в семье мужского начала. Я часто задумывался, что отец сказал бы по такому случаю, а что сделал бы в этой ситуации…
Возвращались с фронта раненные, потом уже демобилизованные, те, кто помнил отца, по довоенной работе, и каждый старался мне сказать об отце добрые слова. Это меня очень поддерживало.
И даже в конце пятидесятых, когда моя жена Тамара начала работала в 22 цехе, и там узнали, что она вышла замуж за Миронова, все очень хорошо отзывались об отце. Он, в самом деле, был порядочный, ответственный руководитель и хороший человек.
В 1943 году в районе началась эпидемия дифтерии. Смертность от болезни была очень высокая. Заболела и умерла моя четырехлетняя сестра Нина. Я тоже заболел и меня отвезли в Первую градская больницу, что на Кировке, сделали операцию.
Кажется, Бунин описывал, как врач разрезал мальчику гортань, чтобы через трубочку освободить заполненные гноем легкие. Подобная операция спасла меня.
В тот год Краснозаводский завод боеприпасов был награждён переходящим Красным Знаменем ГКО и ЦК ВКП(б). За годы войны наш завод одиннадцать раз отмечался в приказах Верховного главнокомандующего.
А потом был 1945 год. Мне почти семь лет, и я помню: радостные крики, волнение взрослых, слезы… ПОБЕДА!
ЛОШАДИ
Мой дед, Михаил Васильевич, по маминой линии, был 1885 года рождения. До тридцатых годов он летом крестьянствовал, а зимой подрабатывал в Москве извозом, хорошо знал Москву.
Когда я немного подрос, брал и меня в столицу.
Москва сразу понравилась мне: просторные широкие улицы, машин тогда было совсем мало. Красивое метро.
Забегая вперед, скажу, что лет с четырнадцати я ездил в Москву самостоятельно и тоже неплохо её узнал. В конце сороковых - начале пятидесятых, чтобы из Краснозаводска добраться до Москвы, надо было на поезде, состоящем из четырех-пяти вагонов и называвшемся «Кунья», доехать до Бужаниново. В Бужаниново поезд заходил в тупик, от него отцепляли паровоз, выгоняли вагоны из тупика, прицепляли паровоз с другой стороны состава и двигались до Загорска. Это занимало полтора-два часа. В Загорске пересаживались на электричку. Дорога до Москвы занимала часа два.
Когда с началом коллективизации дед со своей семьей – их было человек семь - перебрался в Краснозаводск, то устроился на завод конюхом. Мы жили в конюшне. Мои первые годы так и запомнились в ней.
Конечно, это уже не была конюшня в буквальном смысле. Там сложили большую русскую печь, настелили полы, перегородками разделили помещение на комнатки-клетушки. Когда родилась сестра Нина, в нашей комнатушке мы жили вчетвером. За перегородками: дед с бабушкой, сын бабушки, а на печке грел старенькие косточки прадед. Всего в нашей половине конюшни жило человек восемь.
Всё мое детство прошло на конном дворе, большинство игр и забав связано с лошадьми. Когда подрос, частенько ездил с дедом на пролётке. Были такие подрессоренные открытые экипажи с кожаным тентом.
По вечерам гоняли лошадей в ночное. Дед разрешал брать с собой знакомых мальчишек и мы, человек пять, отправлялись на пастбище. С телеги запрыгивали на лошадей без седел, и такое было удовольствие проскакать галопом или рысью. Лошади были всякие, например, привезенные из Монголии, низкорослые, заросшие длинными волосами. Они были очень своенравные, иногда на полном скаку останавливались и ты, кубарем, через голову летел на землю. А у трофейных тяжеловозов спины были размером с футбольное поле, сидишь почти как «на шпагате». После такого катания, бывало, по два дня ковыляли «кавалерийской походкой» и садиться было больно.
Дед на заводе был нужным человеком. Заводские цеха - механической обработки, снаряжения боеприпасов, испытательные – отстояли друг от друга далеко. Всю продукцию внутри завода перевозили на конной тяге. Летом на телегах, зимой на санях.
После войны на заводе было примерно шестьдесят лошадей и две или три автомашины. Запомнилось, как на «ЗИСе» приезжал директор завода. Однажды этот тяжелый «ЗИС» застрял в грязи. Дед запряг в директорский автомобиль лошадь, трофейного тяжеловоза-першерона, и вытащил машину.
А мама тогда уже сильно болела. С бабушкой, дедом и больной мамой я рос.
На фото: Валя с крёстной мамой, 1940 год.
Тамара Миронова
МАМА И БАБУШКА
В конце 1943 - начале 1944 года в Краснозаводске вблизи от Нижнего поселка взорвался грузовик перевозивший с завода продукцию.
А Валина мама проходила неподалёку и на её глазах, рядом стоящую соседку насквозь прошило доской от кузова этой машины.
А перед тем умерла дочь, пришла похоронка на мужа, и этот случай оказался последней каплей. Её душа не выдержала и заболела. Мама начала заговариваться, не могла работать. Валино воспитание всецело легло на плечи бабушки, Дарьи Ивановны.
Они жили бедно, но бабушка было очень гостеприимная. Кто бы не пришел в гости, она накрывала стол, угощала своими чудесными пирогами.
Сама она страдала ревматизмом и месить тесто не могла. Звала Валентина: - Ну-ка Валя, давай!..
И он месит – месит… «Бабушка, хватит?» Бабушка пощупает тесто: - Еще!
Потом Валя кричит: - Я уже весь мокрый!
- Если мокрый, тогда хватит. - говорила бабушка. - Хлеб требует, чтобы человека, который месит тесто, прошиб пот…
И Валя до сих пор, когда дома или на даче месит тесто для моих пирогов, говорит: «чтобы пироги достигли вкуса бабушкиных, надо их месить пока не «взмокреешь».
Бабушка родилась в 1886 году. У неё было много детей умерших еще в младенчестве. Три взрослые дочери. Алексей, погибший под Ленинградом, был её любимец. И она воспитывала Валю, как своего последнего сына.
И почему-то часто приговаривала: «Валя, вот окончишь четыре класса, и я умру». Или «Валя, вот окончишь семь классов, и я умру…»
Когда он поступил в техникум, для неё, имевшей три класса церковно-приходской школы, это было огромное счастье!
Валентин Миронов
В СЕРДЦЕ МОЁМ НАВСЕГДА
ЖИЗНЬ ПОСЛЕВОЕННАЯ
Году в 1944-ом мы переселились в барак. В коммунальную квартиру. Уже не было дров отапливать «конюшню». Вместе с нами жили Игнатьевы, Виноградовы, Балясниковы и еще несколько семей. А у нас была комната: восемь квадратных метров на четверых. Там помещались кровать и сундук. Больше места не было.
В праздники вытаскивали столы на улицу, каждый приходил с тем, что бог послал, накрывали столы, выпивали. Вдовые молодки начинали рыдать, вспоминая мужей, не вернувшихся с войны, ругались со счастливицами, чьи мужья вернулись. Бывало, и драки случались, драчунов разнимали, мирились, опять выпивали…
Так протекала послевоенная жизнь. Вся она была на нервах. Люди потеряли на войне своих родных и близких, жили бедно, голодно и холодно. Однако детей не обижали.
И дети были немалой подмогой, особенно в неполных семьях. Все жили огородами, которые надо было вскапывать, таскать и разбрасывать навоз, носить воду, поливать. Приходилось много работать физически. С десяти лет я уже пилил и колол дрова. Мы держали козу, за которой требовался немалый уход. Летом заготавливал для неё веники на зимний прокорм.
Ещё помню, положила мне бабушка в тачку мешок картошки. Тропинка шла мимо болотины, тачка перевернулась, и мешок упал в топь. Я мешок тащу-тащу, а он – никак. Вокруг никого, помочь некому. Сколько я там промучился! Наконец, вытащил, пристроил мешок в тачку, отвез домой.
Возвращаюсь на поле измученный, заплаканный. Бабушка спрашивает: что случилось? Объясняю. «Что ж, Валь, привыкай. Будешь трудиться, станешь человеком. А не будешь трудиться, окажешься лодырем и бездельником. Я тебе поменьше буду в мешкок накладывать. Но возить-то надо, иначе с голоду помрем».
В четырнадцать лет, когда закончил седьмой класс, бабушка купила мне велосипед – мечту любого мальчишки. По тем временам: конца сороковых – начала пятидесятых - это было невиданное счастье.
ПАЦАНЫ
Я рассказываю о своем житье-бытье, но мальчишки, с которыми я рос и учился, жили также. Хотя судьба у каждого своя. С некоторыми ребятами, с которыми ходил еще в первый класс, я недавно встречался.
Для меня жизнь началась тяжелая в восемь – десять лет, когда начал что-то понимать, начал помогать семье, как маленький мужичок.
И вообще, 1946 – 1947 года были самыми тяжелыми для страны. Государство все средства вкладывало в атомный проект, к тому же - неурожай, голод, миллионы демобилизованных…
В Краснозаводске у всех были огороды, козы. Они спасали.
Весной, когда снег оттаивал, разгребали землю, выкапывали гнилые картофелины, промывали, поджаривали на сковороде, смазанной парафином. Есть было нельзя, в горло не лезло, а жевалось долго. Мы это называли «жвачка» или «тошнотики».
Мальчишки в те времена жили лесом и спортом. Несмотря на плохое питание, мы были здоровее, «закаленнее» нанешних. И при всей скудности жизни того времени, мы, пацаны, были счастливы. Жили своим коллективизмом, своей дружбой.
Зимой увлекались прыжками с трамплинов. Даже мои дети шестидесятых годов рождения, немало катавшиеся на лыжах,
так как мы уже не прыгали. А мы сооружали где-нибудь в карьере огромный трамплин, человек по десять ложились за ним поперек «траектории полета» и прыгали. И вот ты летишь над ними и думаешь: только бы не упасть! Бывало, ломали и руки, и ноги, но все равно не боялись, пускались во всякие мальчишеские авантюры.
Расчищали снег на речке Кунье или заливали каток около домов и катались на коньках. Первыми коньками были «спотыкачки» с лезвием толщиной миллиметров восемь-десять. Потом становились на «снегурочки» с закругленными носами. А «гаги» появились уже в пятидесятых годах. Играли в хоккей мячом или шайбой, смотанной из тряпок. Клюшки тоже изготавливали сами.
В школе на «военном деле» ходили на лыжах, стреляли из мелкокалиберной винтовки. Это было что-то наподобие современного биатлона.
Летом играли в городки, в «чижи», в волейбол, футбол. «Качались», вместо штанг используя чугунные скамейки.
Как только по весне появлялась трава, собирали «дудки», обгрызали их снизу, потом наступал черед «заячьей травы» кислицы, очищали ивовые прутики и совали их в муравейник, потом облизывали – такая вкусная муравьиная кислота! А когда созревала черемуха, мы её ели-ели… И конечно, собирали малину, землянику, лесные орехи, грибы.
Летом все бегали босиком. Цыпки, нарывы, трещины на пятках, постоянные порезы – это было нормально. Так мы жили.
ЭКЗОТИЧЕСКИЕ ФРУКТЫ
В пятом классе пригласила меня на день рождения знакомая девочка Лина Марасанова. Нас посадили за чистый стол, покрытый белой скатертью. На ней - вилочки, ложечки – я впервые попал в интеллигентную семью.
И угощают нас странными овощами, похожими на большую красную ягоду. До этого я ни разу в своей жизни подобных не видел. Вернулся домой и рассказал бабушке:
- Дали нам красные такие…, не помню, как назвали, откусил – несладкие совсем, мне не понравилось!
Бабушка говорит: - Это же помидор!
Перескочу лет на десять.
Когда после техникума мы с Тамарой по распределению отправились в Азов, на ростовском вокзале Тамара предложила купить дыню. Интересно было узнать, что это за фрукт. Я попробовал – как её только люди едят?! И выкинул в окно. Самому вспоминать смешно. Люблю дыни.
На фото: Валентин Миронов в 8 классе, 1953 год.
ДУХОВОЙ ОРКЕСТР
В Краснозаводске было несколько духовых оркестров. Оркестр пожарных, при заводском клубе…
Павел Романович Болонкин был лет на пятнадцать - двадцать старше нас. Он готовил смену старому составу и отбирал для своего оркестра мальчишек. Лет в 13 я уже носил пюпитры, ноты, играл на маленьком барабане. С четырнадцати до девятнадцати лет уже «по-взрослому» играл в духовом оркестре на трубе-теноре.
Игра в оркестре приучала к дисциплине. Но давала возможность бесплатно посещать киносеансы в клубе. У входа толпятся пацаны, а ты показываешь удостоверение музыканта и гордо идешь в зрительный зал.
Ездили на «гастроли». В Константиново, Хотьково, Муханово. Помню совхоз «Труд», расположенный за Бужаниново, подводил итоги года. Мы приехали на крытом грузовике. Мороз был градусов десять-пятнадцать, но одеты все были, кто во что горазд, очень бедно. Играли на открытии увертюру к опере «Аида», из «Ивана Сусанина». После торжественной части играли на танцах. Мы постоянно играли на танцах в своем клубе.
В 1956 году проходил конкурс духовых оркестров Загорского района, и наш оркестр занял второе место. В 1957 году на Международном фестивале молодежи в Москве мы выступали в Колонном зале. Чувствовали большую ответственность.
А в комсомол меня в школе не принимали. Дисциплина была неподобающей. Бывало, что дрался. Сказывалось и увлечение музыкой – творческая личность! Словом, присутствовала независимость в поведении, не соответствующая высокому званию комсомольца.
СМЕРТЬ СТАЛИНА
Я учился в восьмом классе, когда всю школу построили в спортзале на линейку и объявили, что умер наш вождь и учитель товарищ Сталин. У всех полились слезы, начался даже не плачь, а рев. Рыдали все, не стесняясь своих чувств. Эта картина до сих пор стоит перед моими глазами.
КРАСНОЗАВОДСКИЙ ТЕХНИКУМ
После седьмого класса я не смог поступить в техникум. Провалил письменный экзамен по русскому. Тогда сдавали математику письменно и устно, русский письменно и устно, конституцию СССР… На одно место подавали документы 7 – 8 человек, почти как в МГУ.
В техникум поступил после восьмого класса. Это было в 1953 году.
И послали нас на уборку картофеля в совхоз «Труд».
Расселили в деревенские избы по четыре – пять человек. Хозяйкам шли трудодни за то, что они нас брали «на постой». Кормили нас каждый день молоком, картошкой и краюхой хлеба. Изредка давали и мясо.
Осень была тяжелая. Сырая, холодная. Технология уборки была простая: лошадь тащит плуг, мы ползем следом, из отвала выковыриваем клубни.
И вот как-то, когда мы выполнили свою норму, приезжает классный руководитель и требует, чтобы мы собрали и куда-то отвезли еще несколько мешков картофеля.
Я сказал, что не буду больше собирать. Классный руководитель выстраивает всех и объявляет: «Миронов – саботажник, отстраняется от сельхозработ, и будет поставлен вопрос о его исключении».
Я отправился пешком в Бужаниново, оттуда на поезде «Кунья» приехал в Краснозаводск. Бабушка спрашивает, почему я так рано вернулся. Одежка изорвалась, отвечаю, вот и отпустили раньше.
Группа возвращается из совхоза, я как ни в чем ни бывало прихожу на занятия… И началось!
Классный руководитель собирает собрание и говорит: или Миронов - или я. Группа встает и говорит: - Валентин останется. Он дверью хлопнул и ушел.
Кстати, тогда я и познакомился с Тамарой, своей будущей женой. Тамара была старостой группы. Отстояла меня.
У нас был замечательный директор техникума Иван Илларионович Жиленко. Воспитанник трудовой коммуны Макаренко. Они были хорошо знакомы в Тамариным отцом, который писал отзывы на дипломные работы выпускников техникума
И вот Тамара с отцом шли утром, и подходит Жиленко. И Тамара рассказывает директору обо мне… Оставили меня в техникуме. Но если бы не смерть Сталина, возможно, судьба «саботажника» сложилась бы куда печальнее. У нас с Жиленко долгие годы были прекрасные отношения, но о той истории мы не вспоминали.
Я учился по специальности «холодная обработка металла резанием». Нас учили слесарным работам с молотком, зубилом, шабровкой. Изношенные места направляющих на станине станка, где суппорт начинал «люфтить», мы определяли специальной линейкой, намазанной графитом, и полировали до идеально гладкого состояния. Учились работать на фрезерных, сверлильных, токарных станках.
Первую практику проходили в Нерехте, Костромской области.
Была весна 1956 года. Цвела сирень.
Ботинки тогда были дорогим дефицитом. Летом ходили в парусиновых белых тапочках. Вечером их мыли, чистили зубным порошком, на ночь выставляли на улицу для просушки. К тапочкам одевали брюки-клеш, рубашечку, курточку. Чуб набекрень и – вперед!
Мы были дружной группой. Вместе ходили на танцы, в кино. Образовывались парочки. Обнимались, целовались.
Но, прежде всего, мы думали о том, как освоить профессию, чтобы заработать на кусок хлеба.
АЗОВ: ВАЛЕНТИН
После техникума нас, человек десять выпускников техникума, направили по распределению на Азовский завод, изготавливающий коммулятивные мины. Назначили меня бригадиром на токарном участке.
Девятнадцатилетним начал руководить людьми. Я не стал их учить, как надо работать, но, видимо, проявлял характер, и меня заметили.
Как-то один из современных по тому времени станков завода «Красный пролетарий», как сейчас помню, 1К62 надо было наладить, поставить копировальное устройство. Никто в цехе не был специалистом, и никто не взял на себя ответственность. А я взялся и наладил. Меня заметили, и к новому году перевели в отдел Главного технолога. В должности инженера-технолога ОГТ, я и проработал там год.
После бригадирства в цехе на инженерной должности в отделе было нелегко. Отвечал за кузнечно-прессовый и производственно-механический цеха. Работал с ОТК, с главным инженером, с технологами в цехах. Непростыми были отношения с военпредами, которые всякое изменение в технологии, считали нарушением закона!
В этой среде я начинал становиться на ноги.
Тамара Миронова.
ЗНАКОМСТВО
Я поступила в техникум после седьмого, а Валя после восьмого класса. Первый день занятий. Прихожу в аудиторию, села за первую парту. Входит мальчишка, и знаете, сразу я его заметила. Он так на меня стрельнул глазами из-под чуба и пошел в конец класса. На «камчатку».
Вскоре нас направили в Рогачево. На колхозном току мы веяли, сушили зерно. Готовили к закладке на зимнее хранение. От Рогачево до Краснозаводска недалеко, километров шесть. Но денег на автобус, естественно, не было.
Валя был с велосипедом, и после работы сразу предложил:
- Садись на раму, довезу.
И он меня на раме всю неделю возил. В Краснозаводске мы жили друг от километрах в двух. Он на Нижнем поселке, а я на Возрождении. По утрам он поднимался в гору, заезжал за мной. И мы ехали в колхоз на его велосипеде.
Потом начали учиться, и Валя стал дружить с моей подружкой. Она была из Карабанова, и снимала у меня угол.
ТОПОВ
На втором курсе - я уже была старостой группы – послали нас на картошку. Нашим классным руководителем был Николай Дмитриевич Топов. Он закончил в Москве институт военных переводчиков, который готовил разведчиков для работы за рубежом. Топов знал четырнадцать языков! От всех европейских до индийских, китайских и еще каких-то диалектов. Но незадолго до этого у него репрессировали отца. Потом, когда мать Топова вторично вышла замуж, репрессировали отчима. И Топову после института выдали, что называется «свободный диплом». Устраивайся, мол, сам куда хочешь. Он нашел только место преподавателя немецкого языка в Краснозаводском техникуме. Всё это, конечно, мы потом узнали.
Был Николай Дмитриевич очень озлобленный на жизнь, и к тому же военный до мозга костей.
Входит в аудиторию. Перед ним 45 человек. «Встать! Сесть!» Мы встаем, садимся. «Встать! Сесть!» и так могло продолжаться раз десять. Если мне, как старосте, надо было к нему обратиться по какому-то делу, обязана была подойти чуть не строевым шагом и стоять навытяжку, как по команде «смирно».
Он в Краснозаводске женился, родились у него двое ребятишек. А жене на обед он выдавал один рубль. Для сравнения: средняя зарплата на заводе была 1000 – 1200 рублей. Наша стипендия в техникуме: 230 рублей.
Мороженное тогда стоило 1 рубль 50 копеек. Были еще такие маленькие «лизунчики» - две вафельки, а между ними ломтик мороженного – они стоили по 75 копеек. Словом, эта женщина от Топова ушла.
«САБОТАЖНИК»
И вот на втором курсе мы в совхозе.
Норму выполнили, день кончается. Все мокрые, холодные, голодные. У Вали на ногах галоши, прикрученные проволокой. Весь он был промокший снизу и сверху.
Топов требует еще собрать картошки и отвезти в магазин.
Валя говорит, что не пойдет. Топов: - Кто еще не пойдет?
Никто не хочет. Тогда он каждого начинает опрашивать: такой-то - идешь работать? Пошли, куда денешься.
Оставил Топов «треугольник»: комсорга, профорга и старосту, и приказал Валентину уезжать, пригрозив, что выгонит из техникума.
Через неделю мы возвращаемся на занятия. Топов собирает собрание и объявляет об исключении Миронова из техникума. Группа против. Топов: - Или я, или он!
Мы все за Миронова. А директор Жиленко жил у нас на Возрождении, и если шел в техникум и видел кого-то из своих студентов, то обязательно подходил, шел вместе, расспрашивал, рассказывал…
Утром мы шли с отцом. Отец хорошо знал Жиленко. Иван Илларионович нас догоняет, спрашивает о жизни. И я ему рассказываю о Валентине, что парень хороший, что его отец погиб на фронте, семья живет в тяжелейших условиях. Причем в то время пенсию по гибели кормильца у Валентина отобрали. Надо было выбирать: стипендия или пенсия. Он выбрал стипендию, и остался без пенсии, так что если бы его выгнали, остался бы вообще без денег.
Жиленко попросил меня к нему зайти и рассказать подробно, что случилось на сельхозработах.
Я пришла, рассказала Жиленко, что и как. В общем, Валентина оставили в техникуме. Топов тоже остался.
ИЗДЕВАТЕЛЬ
Курсе на третьем поймал меня Топов в коридоре, поставил к стенке и принялся стыдить, зачем такая умная девушка встречается с «хулиганом и бандитом» Мироновым. Неужели не нашла более достойного парня? Я ответила, что считаю Валю достойным себя.
И характеристику в военкомат Топов написал Вале такую, что военком очень удивлялся. Говорил, что после тюрьмы к ним приходят с лучшими характеристиками.
По программе немецкий заканчивался на втором курсе, но Топов вел его у нас все годы до последнего дня. Издевался над Валентином.
Когда настала «оттепель», Топов попытался устроиться в какое-нибудь высшее учебное заведение. В конце концов, устроился преподавателем в один из сибирских университетов.
В 1968 году он приезжал в Краснозаводск, и мы случайно встретились на улице. Топов второй раз женился. У него была молодая жена. А я рассказала, что замужем. Что «бандит» Миронов уже начальник отдела, у нас двое детей, квартира, машина… Тут и Валя с детворой появился. Но Валя к нам не подошел. Сидел с мальчишками в «запорожце» и ждал, когда мы с Топовым закончим разговаривать.
ЛЮБОВЬ
На третьем курсе мы поехали на практику в Нерехту, Костромской области. Я встречалась с пареньком из нашей группы, а Валя с моей подружкой из Карабанова. Мы вчетвером везде ходили.
Когда вернулись из Нерехты, мой молодой человек умер. Заболел скоротечным раком крови и в течение месяца угас.
Я не выходила из больницы, он скончался буквально у меня на руках.
Хоронили его всем техникумом, ребята копали могилку…
После похорон выхожу на улицу, а навстречу Валя: - Пойдем куда-нибудь?
И мы так ходили, ходили… На следующий день опять. И так до 1 сентября.
Приезжает на занятия его подружка. Валентин мне объясняет, что будет дружить только со мной. И с третьего курса мы уже не расставались.
Валя раньше был такой зажатый, как волчонок. Глазами сверкает и молчит. А моя семья: пятое поколение с высшим образованием. И когда мы стали с ним встречаться, я ему всё рассказываю-рассказываю. Он поначалу только слушал, а потом и сам начал разговаривать. Удивлялся впоследствии:
- Из меня никто слова не мог вытянуть, а с тобой могу общаться.
Ещё шутил, что будет у него высокооплачиваемая работа с телефоном, машиной, секретарем… Он это просто так говорил. Тогда в 1955 – 1956 году нам было лет по шестнадцать-семнадцать. И я не верила, и смеялась.
Ходили в клуб на танцы, где Валя играл в оркестре. Пока он играет, я стою у стеночки. Когда оркестр отдыхает, включают патефон, и мы с ним танцуем. Потом я заметила: только меня кто-нибудь пригласит, оркестр перестает играть. А это оркестранты сообщают Вале: твою пригласили! Иди скорей, пока не отбили. Так простаивала у стеночки, и танцевала с одним Валей. Когда поженились, Валя перестал играть в оркестре. Работа, семья, уже не до музыки стало.
АЗОВ: ТАМАРА
В Азов по распределению мы уже поехали как влюбленная пара.
Сначала обитали в длинном бараке, называли его «метро», потом нас переселили в общежитие. Хорошее общежитие.
Мы не жили как муж и жена, но деньги у нас были общие, вместе питались, ходили на работу и везде. Нам предлагали даже сыграть в Азове комсомольскую свадьбу. Я-то всю жизнь занималась общественной работой, но Валя не был комсомольцем.
Валя пошел в Азовский райком комсомола, где ему сказали: как же так, дорогой товарищ, вам уже пора в партию вступать, а вы еще не член ВЛКСМ?
Когда он уже работал первым секретарем горкома, приезжал по вечерам уставший, и предлагал: пойдем на улицу, воздухом подышим. Выходим, и он рассказывает, какие события за день произошли. Я чувствую, он не столько для меня говорит, сколько для себя. Чтобы проанализировать. Иногда говорит, говорит и поясняет: - А тут я не прав. Это надо исправить.
И опять рассказывает, рассказывает. Потом благодарит: - Ты молодец, помогла мне разобраться в сложной ситуации.
А я и слова не сказала. Только слушала.
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Вместо положенных трех лет отработки по распределению, на азовском заводе мы проработали год. В 1958 году у Вали умерла бабушка, за больной мамой стало некому ухаживать, и ему пришлось возвращаться в Краснозаводск. Главный технолог вызвал тогда меня и сказал, что не будет задерживать. Объяснил, что о нашей с Валей любви на заводе столько говорили, что разлучать нас было бы кощунством.
Вернулись в Краснозаводск. Я пошла работать мастером в инструментальный цех, Валя устроился на Новостройку.
Мой отец во время войны работал на заводе главным механиком, потом начальником второго отдела. Удивительный был человек. Он меня спрашивает, что мы с Валей решили. Отвечаю, что хотели бы пожениться, но жить негде.
Я, родители и два брата занимали одну комнату в трехкомнатной коммуналке. Отец говорит: - Где пятеро, там и шестеро. Отодвинем гардероб, будете за ним жить.
И мы с Валей поженились.
Отец работал на заводе с 1933 года и ни разу ничего для себя не попросил. Когда я уже ждала ребенка, отец пошел к директору. Тот очень удивился: - Как, разве ты не в собственной квартире живешь? Ну, ты меня убил!
Потом в этом же доме отцу выделили две комнаты тоже в коммуналке. В одну комнату переехали родители и братья. А нам досталась целая отдельная комната. В ней родился наш второй малыш.
Когда Валя перешел на Реммаш, где Владимир Иванович Карпычев был начальником экспериментального производства, в 1965 году мы получили отдельную квартиру.
Такое было счастье!
На фото: 1. Тамара Миронова, 1958 год.
2. Валентин Миронов, 1958 год.
Записал Анатолий Северинов
(Продолжение следует)
Добавить комментарий